БОРИС-ПТИЦЕЛОВ

Человек лет 50 , очень высокого роста, сильно сутулившийся (как часто бывает с высокими людьми), с густой, всегда всклокоченной, росшей почти от самых глаз темно-рыжей бородой, мрачного вида, одевавшийся всегда в заплатанный вдоль и поперек коричневый пиджак, ходивший зимой в не по ногам больших сапогах, а летом в огромных чувяках - таков был облик одного из моих друзей ранних детских лет - Бориса-птицелова или Бориса-точильщика, как называли его у нас в городе. С мрачной внешностью Бориса как-то не вязались его светло-голубые глаза, смотревшие из-под густых и всегда нахмуренных бровей, и добрая улыбка, иногда озарявшая его суровое лицо...

Познакомился я с Борисом случайно и, конечно, на «птичьей» почве. Было мне лет 8-9. Все свои правдой и неправдой накопленные гривенники и пятиалтынные я тратил на птиц. У меня были подбитые из рогаток щеглы и зеленушки, покупаемые мной у знакомых ребят, и моя гордость - самец вьюрок, собственноручно пойманный мной в западню. Клетки с моими птицами летом висели в светлом дровяном сарае во дворе дома, где мы жили. Однажды я, накормив своих птиц, сидел на козлах для пилки дров и любовался ими. На дворе какой-то точильщик точил ножи для кухни и ему понадобилось зайти в сарай, чтобы взять для той же цели топор. Увидев меня и моих птиц, Борис (это был он) стал расспрашивать меня о том, где я взял птиц, а потом заявил, что мои птицы чепуха, а вот у него есть птицы куда лучше, березовые и ольховые чижики (я даже не знал, что это значит), кричащие перепела, скворец и дрозды. К этому Борис добавил, что собственно хахе (так называют на Кавказе вьюрков) и рейчиков (зеленушек) и держать в клетке не стоит - такая это дрянь. Осмотрев двух моих щеглов, Борис сказал, что у них нет ни одного шестерика (опять я не понял, что это такое). Этот солидный высокий дядя, так хорошо знающий птиц и понимающий в них толк, сразу же очаровал мое детское сердце, и я с трепетом спросил точильщика, можно ли зайти к нему посмотреть его березовых чижиков и не продаст ли он их? Борис улыбнулся (лицо его сразу же потеряло свою мрачность), сообщил мне свой адрес, сказав, что бывает дома только по вечерам, а продаст он птиц или нет - «поговорим у меня в хате».

На следующий день вечером я попросил баловавшую меня бабушку проводить меня к точильщику. Точильщик жил на самой окраине города, у выгона, на слободке, называвшейся Шалдоном. Квартирка Бориса (я уже знал, что его зовут так), состоявшая из двух низеньких комнат и коридорчика перед ними, помещалась в глубине длинного грязного двора. Первое, что поразило меня, когда мы пришли к Борису,- было количество птиц, каким-то образом помещавшихся на ограниченном донельзя пространстве его квартиры. Один угол коридора был отгорожен проволочной сеткой, там были устроены гнезда и помещалось с десяток различных голубей. Здесь же висел большой садок, а в нем уныло стонала пара египетских горлиц. На потолке коридора было развешено несколько клеток с перепелами, клетки были обтянуты веревочной сеткой. Но самое основное было в комнатах.

На окнах и стенах, везде, где было возможно, помещались птицы. Маленькие, средние и большие клетки вмещали щеглов, чижей, несколько черных и одного певчего дрозда и здесь же были какие-то незнакомые мне маленькие птички. У окна стояла большая клетка, а в ней целый выводок птенцов черных дроздов. Русская печь, не топившаяся летом, была снаружи прикрыта рамой с натянутой на нее сеткой, а в печке бегало несколько едва начинавших оперяться перепелят. Моему восторгу не было границ! Я никак не ожидал, когда шел к Борису, увидеть такое количество замечательных птиц!

Борис, бывший дома, в момент нашего прихода был занят выпиливанием из воловьих рогов гребешков. Приветливо встретив нас, он показал мне все свое птичье хозяйство с видимым удовольствием. Мне особенно понравились маленькие незнакомые мне птички - коричневато-черного цвета с черными грудками и головками и с ярко-красными «шапочками» на лбу и темени. Это и были березовые чижики. (Позднее я узнал, что правильное название их - корольковые вьюрки.) Ольховыми чижиками Борис называл обыкновенных чижей.

Осмотрев птиц, я попросил Бориса продать мне одного березового чижика. Цена чижика оказалась 1 рубль, у меня же было всего 70 копеек, я готов был уже разреветься из-за невозможности этого приобретения, но бабушка, видимо ожидавшая такого результата нашего посещения, ссудила мне недостающие 30 копеек, и я сделался обладателем прекраснейшей птички, кормить которую, по словам Бориса, надо было только маком. Мне, конечно, очень бы хотелось купить себе и других птичек, но финансовые ресурсы у меня были скудны, дома у меня не было клеток, и пришлось ограничиться пока одним березовым чижиком. Борис рассказал мне, что этих чижиков ловят в горах по Военно-Грузинской дороге, что лето - не сезон для ловли птиц, что сейчас у него остались только птицы, пойманные ранней весной и зимой, а «вот осенью будет продаваться много птиц на базаре, в базарные дни». Последнее сообщение было для меня очень приятной новостью, я никак не мог предполагать, что птичек можно приобретать так просто «на базаре» и пойманных, а не подбитых из рогаток.

Мой первый визит к Борису указал мне дорогу к нему, и я стал его постоянным посетителем. Борис жил более чем бедно. Его семья состояла из очень несимпатичной мне жены (горькой пьяницы) и трех детей, совсем неинтересных для меня и весьма болезненных на вид. Официально Борис был точильщиком, гребешочником и заливальщиком старых галош. Эти многообразные занятия давали ему весьма скудный заработок, необходимый и для прожиточного минимума и для содержания семьи, в которой единственным работником был он. Борис занимался официальными профессиями лишь тогда, когда для ловли птиц был «мертвый сезон» (т. е. позднюю весну и часть лета), все же остальное время года он посвящал птицам.

Осенью и зимой тайником, а главным образом клеем, он ловил чижей, корольковых вьюрков и других птиц, весной крыл сетью перепелов, летом выкармливал дроздов. Большого приработка ловля птиц Борису не давала, но, конечно, основой его бюджета была не точка ножей, ножниц, а птичья ловля. В этом отношении особенно много для Бориса значили дрозды. В нашем городе была большая колония иранцев, занимавшихся торговлей фруктами, зерном, мелкой бакалеей и пр., бывших страстными любителями птиц. Борис был у них постоянным поставщиком и за поющего черного дрозда купцы-иранцы, не торгуясь, платили от 4 до 8 рублей за штуку, т. е. сумму весьма значительную, равняющуюся недельному заработку Бориса. Занятие ловлей птиц и уход за ними, помимо материальных интересов, было у Бориса и любимым делом. Конечно, он любил своих птиц и никому из своей семьи не позволял притрагиваться к ним. Его бедность не позволяла ему комфортабельно обставлять жизнь его маленьких друзей, но бедный точильщик часто урывал у себя жалкие гроши, чтобы купить своим птичкам стакан мака или фунт изюма.

В начале знакомства с Борисом я не мог понять неприятного, с моей точки зрения, поведения моего нового друга, готового продать каждую птицу, если за нее дают приличную цену. (Выросши и поумнев, узнав условия борьбы за жизнь бедных ремесленников того времени, я перестал этому удивляться.)

В отношении мастерства ловить птиц Борис был не особенно силен, уступая в этом некоторым другим нашим птицеловам, но он отличался упорством, наблюдательностью и умением поймать первым птиц, появляющихся весной. В ловле перепелов и вскармливании дроздят у нас в городе соперников и конкурентов Борис не имел. Он знал птиц, знал хорошо, но как-то наивно. Эта наивность сделалась мне понятной, конечно, позднее. Например, он был безусловно уверен в том, что качество пения щеглов зависит от количества белых крайних рулевых перьев в их хвостах. Так объяснилось мне мое недоумение в отношении щегла-шестерика. Щеглы назывались четверики (по 4 белых руля), шестерики (по 6) и восьмерики (по 8). Обыкновенно белых рулей у щеглов 4, реже по 6, и 8 встречается очень редко. Борис считал, что качество пения чижей (ольховых) зависит от величины черного пятнышка у них на подбородках и т. д., но при всем этом он прекрасно отличал птиц по пению, умел ловить прилетающих весной скворцов и идеально вабил перепелов.

Настала осень. Как и говорил Борис, в базарные дни на рынке начали появляться в продаже птицы, и я через Бориса познакомился и с другими нашими птицеловами. Скоро мое птичье хозяйство по количеству стало не меньшим, чем у Бориса, а по разнообразию обогнало его.

Посвящая очерки моим друзьям-птицеловам, я с глубоким уважением отношусь к памяти «точильщика» Бориса и многих других настоящих знатоков птиц, имена которых остались никому неизвестными, но которые знали нашу природу, понимали и любили ее.