МОИ ДРУЗЬЯ

Я держал птиц в клетках с раннего детства, примерно лет с 8, и ловить их начал лет с 9-10, так что в этом отношении имею более чем сорокалетний опыт птицелова. Размышляя о впечатлениях, получаемых мной от общения с природой (а с ней я связан и по роду своей научной деятельности и по своим личным склонностям), я должен отдать пальму первенства воспоминаниям о ловле птиц и о моих пернатых друзьях, живших в разные годы у меня дома. Как-то само собой возникает сравнение ловли птиц с охотой на них. Будучи когда-то очень страстным охотником, я должен искренне сказать, что ловля птиц интереснее, сложнее и увлекательнее. Каждая ловля состоит из ряда новых и неповторяющихся моментов, делающих ее особенной, и каждая ловля поэтому интересна сама по себе. Когда я восстанавливаю в своей памяти ловли птиц, производившиеся мной, они непременно ассоциируются с картинами природы. Едва я подумаю о ловле корольковых вьюрков, как передо мной встают горные хребты, снежные вершины, уходящие высоко в осеннее небо, обрывистые склоны ущелий, поросли мелких корявых березок, журчащие ручейки, каменистые осыпи, сползающие по склонам, развалины старинных сторожевых башен и могильников, хаотические нагромождения обломков скал. Ловля снегирей - я вижу широкую долину горной реки, лес, запушенный снегом, ярко-красные кисти калины, оранжевые ветки облепихи, стаи уток, проносящиеся со свистом крыльев в морозном воздухе в направлении недалеких гор, стайки синиц, ползающих с писком по снежным ветвям деревьев... Ловля щеглов - убранные картофельные и кукурузные поля, высокие бурьяны, малиновые шишки репейников, коричневые поникшие метелки конопли, бесчисленные стайки пролетающих зябликов, овсянок, трясогузок, вьюрков, реполовов, а на горизонте пурпурные, оранжевые и желтые краски осенних лесов, покрывающих ближайшие горы, и т. д.

Для человека, не общающегося с птицами, все они кажутся похожими друг на друга. Это впечатление исчезает, если вы наблюдаете птиц изо дня в день.

Птицы, которых я держал в клетках, всегда доставляли мне много удовольствия. Я привязывался к ним, но и здесь играли роль индивидуальные особенности каждой. Вспоминая их сейчас, о некоторых я думаю с особенно хорошим и теплым чувством, к другим я более равнодушен и третьи, наконец, являются для меня безличным собранием отдельных особей. Птиц, живших у меня, я описываю не одинаково - о некоторых говорю подробно, другим уделяю по нескольку строчек, но это и понятно, мои воспоминания - не систематическое описание птиц.

Несколько особняком в книге стоит очерк, посвященный птицелову-ученому, профессору Модесту Николаевичу Богданову, умершему в 1888 г., которого, конечно, я никогда не видел и чести быть его другом не имел. Но это, по существу, не совсем так. Маленьким мальчиком я познакомился впервые с чудесной книжкой Богданова - «Очерки из жизни русской природы», и в течение всей моей жизни зоолога, натуралиста, птицелова и охотника эта книга принадлежала к числу любимейших, часто помогала мне в моих занятиях. Не зная его лично, я понимаю настроения, с которыми он писал свои очерки о смысле и о наслаждении, доставляемом ловлей птиц и их клеточным содержанием, разделяя его чувства по отношению к нашим общим пернатым друзьям, к этим «истинным детям воздуха», так что писать о нем, как о моем заочном друге, мне нетрудно. Не желая фантазировать, приписывая Богданову мысли и качества, которых у него, может быть, и не было, свой очерк о нем я построил исключительно на автобиографическом материале, разбросанном в его книге, и лишь связываю отдельные фрагменты между собой.

Все остальные очерки о птицах и людях, связанных с птицами, написаны мною на основании личных знакомств и дружеских отношений и к первым и со вторыми.